Воспоминания Василия Ложкина: жизнь и быт рабочих, вятская молодежь в 1920-е годы и ужасы раскулачивания
В 23 выпуске альманаха «Герценка» были опубликованы очень интересные отрывки из рукописи вятского старожила и мемуариста Василия Яковлевича Ложкина (1904 – 1988). Воспоминания Ложкина касаются любопытных бытовых сторон известных общественно-политических процессов предреволюционной поры и этапа становления советской власти в Вятской губернии. Ложкин в красках описывает жизнь на кожевенном заводе Долгушиных до и после революции, рассказывает как развлекалась и чем жила рабочая молодежь Вятки в 1920-е годы, объясняет как из верующего человека он стал атеистом. В конце 1920-х годов в Вятской губернии началось раскулачивание, организация колхозов, изъятие излишков хлеба, взимание налогов. Все эти процессы сопровождались волнениями, протестами, насилием и настоящей войной с бандитами. Ложкин, работавший в это время инспектором прямых налогов в Зюздинском районе (ныне — Афанасьевский), попал в самый эпицентр кровавых разборок с кулаками и организованными преступными группами, о чем ярко рассказывается в воспоминаниях. Самые интересные отрывки из них мы публикуем в настоящем материале.
Жизнь на фабрике
В конце 1916 г. отец увёл меня на фабрику Долгушина в амуничный цех, где готовили для армии налопатники, натопорники, намотыжники, солдатские ремни и другое снаряжение. В цехе работало 100 подростков и 50 взрослых. Тут же на громадной машине работал отец — мягчил кожу для раскройного цеха. Как стало известно, что из города выехал хозяин, мастер сразу дал приказ моему отцу, и тот стал особенно тщательно мягчить, пушить кожу для показа. Вот идут хозяин Алексей Петрович, управляющий Лихачёв, мастер Алексей Филимонович, другие гости. Сразу затихает вся орава ребятишек. Идут чинно и обязательно остановятся у тягарной машины, смотрят качество кожи. Отец, согнувшись крючком, раскидывает кожи одну за другой. Хозяин пробует их на ощупь. Рядом стоят мастер — солидный, корпусный мужик, управляющий, гораздо жирнее его, и сам хозяин — громадная туша. Мне всегда казалось, что из моего отца выйдет только одна хозяйская нога... Хотя отец был вообще крупный мужик, выделялся среди соседей. Далее свита идёт в раскройный цех, там сидят, беседуют меж собой и с рабочими. Голос у хозяина был резкий, как труба. Говорит по телефону из города — слышно на всю контору, как из репродуктора.
Все рабочие амуничного и раскройного цехов, где работали, тут и ели, и спали. У каждого был свой сундучок для личного скарба и свёрнутый матрас для сна. Спали на грудах лоскута и кожи, на верстаках. Рабочий день начинался в пять часов утра и продолжался до половины седьмого вечера с перерывами по часу на завтрак и обед. Начало и конец завтрака и обеда — по гудку. Как ребятам утром хочется спать! Мастер идёт и тычет палкой тех, кто засыпает. День работают, вечер, если нет вечеровки (сверхурочной работы) — можно и немного передохнуть, побаловаться, поозорничать. Сколько было талантов на разные выдумки и фокусы! Почти все взрослые и подростки имели клички. Например, Сеня-«забия» — ребячий вожак, Стёпа «чёрный» — озорник, Миша-«корзуня» — виртуоз-гимнаст, Митя-«волк», Серьга-«водовоз» и так далее. Культурных развлечений никаких не было. По выходным дням взрослая молодёжь шла в город по кабакам и публичным домам. Летом почти ежедневно на дворе играли в мяч — лапту, пробовали силу и сноровку.
Директор-рыбак, китайцы и украденные ложки
В конце 1918 г. я снова поступил на бывшую фабрику Долгушиных (ныне комбинат имени Коминтерна) — сначала в амуничный цех на кройку ремней к солдатским ботинкам, потом перешёл в заготовочный цех на прикройку голенищ. То был период Гражданской войны. К Вятке подходили войска Колчака. Около нашей д. Ложкины стояли две батареи орудий с солдатами. По всей волости рыли окопы и тянули проволочные заграждения. Уже слышны были залпы орудий, и видно зарево вспышек с фронта. Из нашей деревни ушли на войну Иван Петрович и Михаил Григорьевич, оба погибли. Комбинат имени Коминтерна предполагалось эвакуировать. Но с приездом в Вятку товарищей Сталина и Дзержинского наступление Колчака было остановлено.
На комбинате, после отстранения от управления хозяина, первым директором из рабочих избрали кладовщика Николая Ивановича Ухова, страстного рыболова, вроде бы, толкового мужика, но с обязанностями директора справлялся он плохо. Приедут к нему начальники из губкома, спрашивают:
— Ну как, Николай Иванович, дела?
— Да неважны делишки, сегодня только две рыбёшки поймал…
Директор с утра сначала сбегает на рыбалку, а потом идёт на завод. Сняли Николая Ивановича, поставили предприятием управлять коллегию из трёх человек. Дело снова не клеится, трое и тянут в разные стороны. И вот в 1920 г. приехал директором поляк Станкевич. Строгий, практичный руководитель. И дело пошло. Устроил дороги, подъезды, построил мельницу, пекарню, открыл столовую. В столовой рабочие растащили ложки, а потом ходили со своими. Новый директор устроил для рабочих спальни с койками, о чём мечтали они лет пять назад, создал относительно сносные условия быта. А потом потребовал дисциплину на работе. Завод ожил. С год жили вместе с китайцами, они работали тогда с нами на заводе. Китайцы лица брили через день, а волосы заплетали в косы, как конские хвосты до пояса, чёрные как смоль.
«Оседлая жизнь 20-х годов»: вечеринки, девушки, физкультура, атеизм
С 1925 г. устроился на квартиру и начал оседлую жизнь. В это время окончил вечернюю двухгодичную школу по технологии обувного производства и общеобразовательным дисциплинам. Начал посещать рабочие собрания и выступать на них со своими соображениями. По программе минимум изучал военное дело, особенно нравились песни в строю. По вечеринкам ходил не часто, отставал от молодёжи, был скромен в расходах. C девушками гулял мало — мешала застенчивость. Был знаком с Катей из д. Шихово, позднее встречался с Саней Павловой от Овсяниковых. Это были девушки из бедных семей. Мне они нравились, но родители не разрешали сойтись с ними на житьё по экономической причине. Всегда старался выкроить время для чтения книг. Читал довольно много: Жюля Верна, Майн Рида, Л. Толстого, А. Пушкина, Ф. Купера, особенно нравились стихи поэта Демьяна Бедного. Не упускал случая побывать на спектаклях, побеседовать со старожилами об истории своего края. В зимнее время слушал курс лекций по экономической политике советской власти.
На досуге тренировался на брусьях и турнике. Был достаточно сильным: носил тюки до пяти пудов на спине вверх по лестнице, а по ровному месту — до десяти пудов. Зубами переламывал медную копейку. Гвоздём в руке пробивал доску в четыре сантиметра. Имел свою гармошку, но научиться играть не довелось. В школьном возрасте, под влиянием вдохновенных бесед священника о. Семёна и отчасти внушений бабушки Татьяны я был очень религиозным мальчиком. Когда детей водили из школы к обедне, я из своих скромных сбережений всегда выкраивал копеечку, которую опускал в кружку у иконы «Распятие Христа». С возрастом, под влиянием текущих революционных событий и чтения брошюр серии «Народный университет на дому», в которых освещались вопросы материалистического понимания мироздания, я окончательно порвал с религией и стал убеждённым атеистом.
Раскулачивание на свадьбе
В августе 1929 г. меня с комбината отправили на курсы подготовки кадров по организации колхозов в деревне. Я попал в группу финансистов районного аппарата. Через два с половиной месяца началась отправка — кого куда. В дальние районы охотников не было. Я и поехал туда, где труднее — в глухой Зюздинский край в качестве инспектора прямых налогов. В начале 1930 г. по всей стране началась массовая коллективизация и ликвидация кулачества как класса. В Зюздинском районе мне поручено было в составе отряда из восьми человек отправиться в с. Сергино (что в 60 км от Афанасьева) по делу раскулачивания. Село считалось богатым. Поехали с вечера. В 12 часов ночи разошлись по назначению. Мы втроём отправились к местному купцу, предъявили ордер на обыск и изъятие имущества, начали опись. Брали предметы роскоши и излишки для хозяйства, для семьи. К 4 часам закончили. В это время к купцу подъехали гости: жених со сватами, купец отдавал замуж дочку. Мы объяснили жениху, что он опоздал, и гости сделали «от ворот поворот». Позднее я узнал, что жених, вернувшись домой, застал у себя таких же, как мы, незваных гостей. Ничего не поделаешь, такое было время.
Наутро пошли к священнику о. Николаю. Когда предъявили ордер на обыск, поп достал газету «Правда» со статьёй И. В. Сталина «Головокружение от успехов», в которой осуждались перегибы в раскулачивании. Мы с этой статьёй не были знакомы, газета в район ещё не дошла (хотя священнослужитель её уже получил). Конечно, в статье Сталина не было ничего сказано о попах, но мы всё-таки провели изъятие имущества: шёлковую одежду из белья, некоторую мебель и тому подобное. Всего по району было раскулачено свыше 400 хозяйств, которые были намечены для раскулачивания чрезвычайной комиссией и представителями из окружного центра. Хлеб везли на государственные склады, часть имущества шла на торги, а часть раздавалась по коммунам и колхозам. По указанию из центра, в связи с перегибами в коллективизации и раскулачивании, началась планомерная работа по исправлению ошибок. Почти год мне пришлось копаться, подбирать материалы по обоснованию раскулачивания и выступать в народном суде в качестве государственного обвинителя. Конечно, кого судить, кого помиловать, вопрос решался в исполкоме райсовета и райкоме партии. Я же обеспечивал формальную сторону, но все дела раскулаченных проходили через мои руки. Сколько было жалоб, претензий, угроз! Из 400 хозяйств окончательно осуждено 140, остальные были реабилитированы, имущество по возможности возвращено. Много было грома и лома. Так в стране вершилась вторая крестьянская революция.
Ложкин разве жив?
Раскулаченные и ранее репрессированные мужики ушли в леса и организовали банду около 100 человек. Оружие было сохранено ещё со времён прихода Колчака. Главарём банды стал Демид Александров, первый наш объект обложения налогом. В Пермской области был создан другой отряд, тоже человек 100. Руководил им некто Носков. Отряды планировали общими силами захватить власть в с. Афанасьево и развернуть наступление в другие районы. В лесах шла подготовка, военные учения. Банда Александрова обитала в лесах Кувакуши, Езжи, Верх-Курлыга и Заобмена. Летом в этот край надо было ехать проводить опись, учёт объектов обложения по сельхозналогу. Приехал я сначала в с. Езжу, прожил там три дня. Отсюда дорога в Кувакуш шла через лес километров 12. В лесу — бандиты. Провожатых от сельсовета просить неудобно. Пристал к группе женщин, которые тоже шли в Кувакуш. И только я к ним пристроился, женщины бросились бегом, боясь попасть из-за меня в неприятную историю. В конце села в одной из изб слышу галдёж пьяных мужиков. Отошёл с полкилометра — слышу сзади ватагу пьяных, с кольями идут за мной, угрожают. Я прибавил шагу, они догоняют. Лес от села — в километре. Когда я подошёл к лесу, бандиты были от меня шагов в пятидесяти. Круто повернул за кусты, чего они, видимо, не ожидали, а возле опушки — бегом в сторону. Покричали они в лесу, поухали и отстали, а я ушёл за 3 км и по лесу повернул на Кувакуш.
День был солнечный. Вышел к вечеру в соседнюю от Кувакуш деревню, заночевал. Утром организовал собрание и начал свою текущую работу — опись объектов подворных крестьянских хозяйств для начисления сельхозналога. В сельском совете появился часа в три дня, а там уже приехал из района отряд милиции… искать убитого Ложкина. Накануне, когда я ушёл из д. Езжи, председатель сельского совета позвонил в Кувакуш и предупредил: «К вам идёт Ложкин». К вечеру я не появился, а утром председатель сообщил в район, что Ложкина, наверное, схватили бандиты. Эта весть прошла по всему району и долго после того, бывая в других местах района, меня встречали с удивлением: «Разве жив?!». Случаи убийства советских работников тогда уже были. Председателя Новоносковского сельского совета, активиста, растерзали, что называется, на куски — нанесли 30 ран. Однажды в мою сторону стреляли метров за 200. Пули прошли поверху, только слышен был треск сучьев. Был случай, что чуть не сошёлся с медведями — три зверя шли по просеке мне навстречу, а я их не видел. Бандиты не всё время жили в лесу. Иногда из леса стреляли по зданию сельского совета, пробивали стёкла. К счастью, жертв не было. К осени в район прибыла воинская часть из Вятки. В лесу состоялся бой. Бандиты не выдержали огневого натиска солдат и побежали. Александров с подбитыми ногами, стоя на коленях, отбивался, пока выстрелом в упор не был убит на месте. Вожака другого отряда, Носкова, убил на квартире начальник милиции товарищ Вершинин классическим снайперским выстрелом.
Проклятье староверов и «карлик» в Ленинграде
Познакомился я в Зюздине и с бытом староверов. Живут очень опрятно и более зажиточно против мирских. По приезде в сельсовет меня устроили на квартиру к одному крестьянину-староверу. Изба большая, светлая, ещё почти новая, а потолок закопчённый, так как вечерами сидят с лучиной. Питание хорошее, но кормили меня из какой-то черепухи, вроде, кошачьей, была и ложка-огрызок. После мирских, так староверы зовут православных, они выбрасывают посуду: и чашку, и ложку. Прожил я тут три дня и захворал с чаду — от лучины и пищи не к душе. Выехал в Афанасьево, не закончив работу. Дома на квартире меня начало рвать. Всё выдрало, напился воды, проспался — и никакой болезни.
Из Зюздина в период отпуска я ездил в Ленинград к брату Николаю. Он учился в институте. Многое уже позабылось, но в памяти и сейчас этот шум, масштабы большого города, впервые мною ощутимого, демонстрация 1 Мая — миллионная улица, Эрмитаж. Когда в Зюздине я впервые шёл по просеке среди вековых деревьев, где телефонные столбы казались кольями огородными, чувствовал себя букашкой. Так и в Ленинграде: когда я шагал по Миллионной улице среди громады высоких зданий, я тоже чувствовал себя карликом. Сейчас мы все уже привыкли к таким громадам. А в те времена это было удивительно. На память от поездки в Ленинград осталась фотокарточка — снимался на станции Буй.
P. S. Полную версию воспоминаний Василия Ложкина можно прочитать на сайте библиотеки им. А. И. Герцена.